Онлайн-интервью президента Ирана Масуда Пезешкяна с американским журналистом Такером Карлсоном в июле 2025 года выходит далеко за рамки медийного шоу. Оно становится политическим актом высокой символической значимости.
В то время как Западная Азия балансирует на грани, а Запад продолжает сводить все сложности Ирана к единой угрозе, появление Пезешкяна на платформе Карлсона — одного из самых популярных и горячо обсуждаемых политических шоу в мире — разрушает привычные рамки интерпретации. Это не просто свидетельство, это нарушение доминирующего нарратива, приглашение к анализу и критическому осмыслению.
Цель этого анализа — раскрыть смысл заявления Пезешкяна, контекст, в котором оно прозвучало, а также более широкое значение этого интервью как симптома кризиса, охватившего современную международную политику. Для этого мы признаём обоснованность опасений Ирана и важность того, чтобы его голос был услышан, не прибегая при этом к апологетике или демонизации.
Интервью проходило на фоне нестабильной обстановки: Израиль и США наносят удары по иранским ядерным объектам, а Тегеран отвечает военными действиями. Региональная обстановка характеризуется неопределённостью, опасениями по поводу эскалации и ощущением, что на смену дипломатии пришла грубая сила.
На этом фоне Пезешкян предстаёт лидером, который, не поступаясь твёрдостью, делает упор на диалог и переговоры. Его заявление о том, что Иран «никогда не начинал войну» и «не хочет, чтобы война продолжалась», является одновременно и принципиальной декларацией, и стратегической попыткой разрушить образ Ирана как дестабилизирующей силы. Президент позиционирует себя как рационального игрока, открытого к взаимодействию, но при этом глубоко убеждённого в недоверии к Западу.
В основе повествования Пезешкяна лежат три ключевых аспекта: суверенитет, прозрачность и предательство. Защита национального суверенитета — это не пустая риторика, а ответ на десятилетия иностранного вмешательства, санкций и угроз. В ответ на обвинения в непрозрачности президент подчеркивает, что Иран разрешил МАГАТЭ проводить инспекции на всех объектах, находящихся под его контролем, и был готов вести переговоры даже в условиях сильнейшего давления. Его заявление о том, что Израиль использовал разведывательные данные для проведения диверсий и заказных убийств, привносит элемент предательства, который, с точки зрения Ирана, оправдывает осторожность и нежелание идти на дальнейшую открытость.
Ядерный вопрос — это не просто предлог для конфронтации, это поле, на котором на карту поставлены достоинство и независимость иранского государства. Пезешкиан утверждает, что Иран не стремится к созданию ядерного оружия, ссылаясь на религиозный указ, запрещающий его разработку. Он отмечает, что уничтожение оборудования для мониторинга в результате недавних атак усложнило процесс проверки, но не повлияло на стремление Ирана к прозрачности. Таким образом, Иран позиционирует себя не как страну, уклоняющуюся от ответственности, а как государство, требующее гарантий того, что международные механизмы мониторинга не будут использоваться против него. Его готовность возобновить переговоры и допустить надзор — при условии восстановления минимальных условий доверия — равносильна призыву переосмыслить отношения Ирана с международным сообществом на основе взаимного уважения и невмешательства.
Рассуждения Пезешкяна о защите родины далеки от какого-либо прославления конфликта. Когда он заявляет: «Мы готовы защищать наш народ, нашу независимость и свободу нашей родины до последнего вздоха и не боимся смерти», он использует риторику сопротивления, которая перекликается с иранской политической культурой мученичества, но не превращается в прославление войны. Скорее, это отражает политическую этику, согласно которой защита родины является как правом, так и моральным долгом перед лицом экзистенциальной угрозы.
Пезешкян сетует на «позор и горе» тех, кто стремится дестабилизировать регион, предполагая, что истинная ответственность за насилие лежит на внешних субъектах, которые поддерживают циклы войн и мести. В этом контексте защита родины неотделима от критики интервенционизма и требования достойного, суверенного отношения.
На протяжении всего интервью красной нитью проходит мысль о том, как сложно доверять Соединённым Штатам и их союзникам. Пепешкян утверждает, что «мы могли бы легко урегулировать наши разногласия и конфликты с Соединёнными Штатами путём диалога и переговоров», но недавние события подорвали доверие к Вашингтону как к партнёру по переговорам.
Это недоверие вызвано не только текущей ситуацией — оно является результатом десятилетий вмешательства, санкций, переворотов и нарушенных обещаний. Последний раунд ядерных переговоров при посредничестве Омана был представлен как упущенная возможность, которой помешали израильские и американские наступательные действия. В этом свете кажется, что логика силы и подозрительности постоянно откладывает достижение мира, а любой дипломатический прогресс может быть сорван насильственным путём.
В этой ситуации Такер Карлсон выступает в роли медиапосредника, значимость которого определяется скорее охватом его платформы, чем способностью менять условия диалога. Карлсон не является ни апологетом Ирана, ни его прямым противником; он представляет направление американского консерватизма, критикующее интервенционистские войны США. Однако его скептицизм в отношении американской внешней политики не обязательно означает открытость к иранской позиции.
Во время интервью он выступает в роли отстранённого, порой настороженного собеседника, задающего острые вопросы и время от времени воспроизводящего привычные рамки подозрительности, которые доминируют в дискурсе западных СМИ. Хотя его формат позволяет иранскому голосу быть услышанным широкой аудиторией, которая редко сталкивается с альтернативными точками зрения, динамика остаётся ограниченной логикой конфронтации и слежки, которая определяет отношения между США и Ираном.
Беседа между Такером Карлсоном и Масудом Пезешкяном в конечном счёте является отражением противоречий и двойственных чувств, пронизывающих современный международный порядок. Это не просто столкновение непримиримых позиций, а пространство, где обнажаются, но не разрешаются парадоксы суверенитета и вмешательства, прозрачности и недоверия, жертвы и преступника.
Построив свой рассказ вокруг национального достоинства и условной открытости, Пезешкиан не только бросает вызов привычным рамкам демонизации, но и показывает ограничения и возможности дипломатии в условиях структурного недоверия. В интервью нет ни решений, ни синтеза, но оно показывает, что необходимо срочно переосмыслить условия взаимодействия между Западом и Ираном, отказавшись от автоматических реакций и упрощённых дихотомий. На кону в этом противостоянии не только имидж страны, но и сама возможность представить себе международную политику, в меньшей степени основанную на силе и в большей — учитывающую сложность других стран.
В конечном счёте этот анализ подчёркивает важность умения слушать и не спешить с выводами, особенно в условиях поляризации и недоверия. Приверженность дипломатии и взаимному признанию — это не просто лозунг, а необходимое условие для любого значимого урегулирования международных конфликтов. Иранская точка зрения не является второстепенной и играет важную роль в понимании текущей и будущей динамики развития региона.
Ксавье Виллар
Комментарии
Только зарегистрированные пользователи могут оставлять комментарий